A Sinistra | А Синистра | Левый Путь - Виктор Олегович Пелевин

Последние записи в журнале подтверждали мою догадку.

У меня появилась маска молодого дурака и флакончик его семени. Можно смело выкинуть и то, и другое. Зато у Юлии в склепе добавился сосед по вечности, такой же безликий, как она.

Ромуальдо оказался самим собой. Просто ходоком по служанкам. Но как это понимать? В прошлый раз он совершенно точно был личиной великого мага.

А кто тогда Марко?

Обсудить с Венецией.

Бедный юноша погиб в склепе зря. Хотя возможно, что прикинувшийся Юлией Эскал вознаградил его перед этим за беспокойство.

Еще через неделю Эскал дописал следующее:

Я разделил эмульсию на пять частей и пытался получить пять гомункулов – они часто гибнут на ранней стадии, и я надеялся, что выживет хоть один.

Но не решила ли Бездна, что я хочу вырастить сразу пять Исполнителей? Видимо, допускается только одно зачатие.

Тогда опыт удался полностью.

Гомункул в четвертой реторте растет. Завтра следует поместить сосуд в живое тепло. А пока придется познакомиться с этим Марко лично. Его таланты могут быть нам полезны.

Я не знал, что такое «живое тепло».

Мне пришлось перенестись во Флоренцию и провести несколько часов в любимой книжной лавке, прежде чем я нашел ответ в старом кодексе, разъяснявшем редкие термины алхимии.

Гомункула после зачатия следовало поместить в «мягкую печь» и питать «живым теплом» (или «живым огнем»). А означало это возвышенное словосочетание… бадью с навозом.

В той же лавке нашлась книга «Опровержение Парацельса», где шла речь о тонкостях науки. Там приводились мнения Парацельса, с которыми автор спорил. Уточнялось, что не свежий, а именно преющий навоз лучше всего подходит для создания живого тепла – такого, чтобы не сжечь зародыш. Но навоз ни в коем случае не следует смешивать с мужским семенем, как делают шарлатаны. Наоборот, реторта должна быть надежно запечатана.

Оказывается, германских алхимиков называли «навозниками» именно из-за того, что они выдерживали свои колбы в дерьме. Некоторые еретики даже смешивали с ним свое семя, надеясь получить доступ к божественным тайнам. Видимо, влияние тамплиеров и вольных каменщиков. У них подобные ритуалы в большом ходу.

И лишь додумав эту необязательную мысль, я вспомнил про ведро с протухшим навозом, запах которого столько дней отравлял мне жизнь.

Похоже, реторта номер четыре и была скрыта в этом ведре. А я отправил его на помойку…

Возможно, впрочем, что к лучшему. Гомункул, конечно, главное волшебное наследство Эскала, но для чего мне оно? Я не знаю, что с ним делать. Зачем мне чужие шкафы со скелетами, если я боюсь даже собственного гримуара?

Смутная тревога, однако, не давала мне покоя.

Я подумал, что надо посовещаться с духом-покровителем и заодно дать Мойре денег.

И еще, конечно, следовало перевернуть страницу гримуара. Я отчего-то страшился. Но откладывать было еще страшнее.

***

Ломас выслушал мой рассказ молча.

– Теперь все понятно, Маркус.

– Что вам понятно, адмирал?

– Вспомните прочитанное…

Ломас вынул из лежащей перед ним папки лист бумаги с распечаткой (я догадался, что он возник в тот самый момент, когда адмирал эту папку открыл).

Тайное знание фон Гогенхайма таково: для зачатия Исполнителя требуется семя живого утопленника, способного переноситься в пространстве, менять облик, говорить с Луной и трансмутировать материю в золото. Но важнее всего другое – он должен владеть божественной силой творения.

После зачатия гомункул должен питаться живым теплом не меньше сорока дней. В жертву гомункулу следует принести великого мага, которому он обязан рождением. Тогда гомункул станет Исполнителем.

– Вспомните, Маркус. Гримуар сначала превратил вас на несколько минут в утопленника. Затем – пусть на весьма поверхностном уровне – обучил всему перечисленному. Ну а Эскал совершенно серьезно собирался принести вас в жертву, заполучив гримуар.

– Вы хотите сказать, что в этом и заключалась цель моего обучения?

– А в чем еще?

– То есть я нужен был просто как… э… как…

– Как порчелино, – сказал Ломас. – Кажется, так это называется у вас в высокой алхимии?

Я почувствовал, как краснеют мои щеки.

– Вероятно, – продолжал Ломас, – гримуар обучил вас этим волшебным навыкам именно для того, чтобы стало возможным зачатие гомункула по методу Парацельса. Эскал как раз владел этим методом – и готовил приход Исполнителя.

– Для себя?

– Вот это пока не ясно. Я не понимаю, где сейчас Лоренцо делла Лýна. Думаю, он тоже участвует в этой истории.

– Гомункула создал Эскал.

– Не уверен, что гомункул должен был достаться ему, – отозвался Ломас. – Иначе так и произошло бы. Вместо этого гримуар потребовал от вас убить герцога и занять его место.

– Да, – сказал я. – Но ведь именно кодекс свел меня с Юлией на Каменном Мосту, когда Эскал принял ее облик. Вы хотите сказать, Эскала тоже использовали?

– Вероятней всего. Вас – как стройматериал. Его – в качестве повивальной бабки.

– Но кто тогда истинный хозяин гомункула?

– В этой истории много неясного… Давайте подождем и посмотрим.

Но я не мог успокоиться.

– То есть Марко нужен был только для того, чтобы зачать гомункула? Все его обучение великим искусствам – просто трюк?

– Это, конечно, похоже на поэтическое возмездие, – ответил Ломас с улыбкой. – Марко поступает со своими учениками примерно так же. Но порчелино может победить хозяина, как это вышло у Марко с сарацином. Не спешите с выводами. Скажите лучше, как продвигается ваша моральная реабилитация?

– Вы имеете в виду ветрозону?

Ломас кивнул.

– Проваливаюсь туда каждый припадок, – сказал я. – Иногда вижу во сне. Подолгу кручу педали. Можно сказать, живу там вторую жизнь… Прочел священный трактат контекстной религии. Не скажу, что полный бред – там есть интересные мысли – но явно какой-то машинный апокриф. На Марко, однако, прочитанное действует иначе.

– Как именно?

– Он не помнит деталей. Не понимает абсурда. Для него это чтение – таинственный, возвышенный и лишь частично понятный опыт, получаемый в Чистилище. Некая небесная наука, преподаваемая спасающимся. Он считает, что за него помолился святой исповедник, и теперь во время припадков он искупает свои грехи…

– Вот, – поднял палец Ломас, – это и есть вера! Но Марко – человек с христианским бэкграундом. Не возникает ли культурно-конфессиональный конфликт?

– Никакого конфликта нет. Марко полагает, что изучает нечто неизвестное земной Церкви, но дополняющее ее учение. Для него это очищение, необходимое перед тем, как грешникам дозволено будет узреть божественные истины. У него остается ощущение восторга, глубины и причастности к великой тайне. Точного